По утрам,  когда не страдает от жестокого похмелья и не валяется на продырявленном матрасе, Левендей выходит на пустынную сельскую улицу и, встав у развалившегося крыльца, вглядывается вдаль.

Что же ему видится в предрассветной мгле, когда край горизонта только-только начинает окрашиваться в бледно-розовый цвет? Когда в деревне стоит такая тишина, что даже говорливые петухи не осмеливаются нарушить это священное, благодатное безмолвие? Закурил бы, давно душа просит успокоения порцией никотина, но в дырявом кармане заношенных до блеска брюк нет даже “бычка”, не говоря о купленной на свои деньги пачке “Примы”. Неистребимое желание ощущать во рту вкус горького табака он всякий раз подавляет найденными у магазина окурками или выпрошенными у знакомых забулдыг дешевыми сигаретами… Но среди ночи… Чтобы хоть как-то успокоиться, он сплевывает горькую слюну и вновь предается воспоминаниям…

Почему не спится ему, когда вся деревня в сладкой дреме? Такое беспокойное состояние души он начал испытывать давно, после смерти младшего брата Валерия. Тот долго лечился в районной больнице, но местные врачи никак не могли распознать и изгнать тяжелейшую хворь. Брат умирал на глазах. Влиятельный по местным меркам родственник, проживающий в этой же деревне, окончивший в свое время совпартшколу, сумел даже каким-то образом устроить Валерия в республиканскую больницу - увез в Чебоксары на колхозной машине. Договорился со столичными врачами, накупил дорогих лекарств - нет, не помогло…

Последний месяц своей жизни брат держался только на самогонке. Кроме нее, расшатанный вконец постоянными пьянками и хроническим недоеданием организм не принимал ничего. Покупать “целебный напиток” для умирающего брата на деньги Левендей не мог, так как даже не помнил, когда последний раз держал в руке “рваный” рубль. Выручали сердобольные соседки, знавшие, что Валерий доживает последние дни, и грех отказывать человеку, уходящему из этой жизни в пугающую до дрожи неизвестность, откуда никому нет возврата.

Брат умер в теплый июньский день. Было одиннадцать часов утра. За несколько минут до последнего вздоха Левендей даже поднес ему ко рту полный стакан с мутной жидкостью, но умирающий нашел в себе последние силы еле заметно помотать головой: “Не хочу…” Сидящая в ногах у Валерия поддатая с утра соседка Анна еле заметно шевельнула губами: “Ноги холодеют… Помирает…” Брата не стало через несколько минут…

С этого дня вся жизнь Левендея пошла наперекосяк. Раньше с братом они держали голов пять-шесть овец. Осенью нескольких барашков забивали на мясо. Теперь некому стало пасти стадо. Левендей распродал соседям блеющих животных, а деньги, известное дело, пропил. Для кого их хранить, когда в доме нет родственной души, способной понять тебя? Вместе и дрова заготавливать на зиму было сподручней, так как засохших сосенок с трухлявыми корнями в ближайшем лесу было навалом. Они, изможденные постоянными загулами, из последних сил, в прямом смысле слова в поте лица складывали сваленные жерди в большие кучи и в середине зимы, когда огромную прожорливую печь уже совсем топить было нечем, у старшего конюха выпрашивали тощую колхозную лошадь и уезжали в лес за дровишками. А когда из-за беспробудных пьянок совсем не оставалось сил принести воды из колодца или съездить в лес за сухостойными жердями, они растапливали снег и разбирали забор. Затем очередь дошла и до крепкого еще коровника… Вот так и бытовали два брата. Самый старший из трех братьев, Володя, жил в Чебоксарах со своей семьей, в деревню наведывался редко, у него была своя, совсем другая, жизнь…

 Редко, но у Левендея и Валерия бывали и светлые дни. Весной, в самом начале мая, в деревню приезжали “вербовщики” из Татарии или Ульяновской области. Они нанимали здесь пастухов для обслуживания колхозного стада, так как свои, местные, считали зазорным идти в пастухи и стать посмешищем для всей деревни. Левендей и Валерий охотно уезжали на заработки, это для них был настоящий праздник: впереди их ждала сытая жизнь, для пастухов там мяса не жалели, почти каждую неделю забивали откормленного бычка. Правда, не избалованные мясом тощие желудки братьев постоянно страдали от переедания.

 Иногда братья по очереди, на три-четыре дня, приезжали “в отпуск”. Тут уж они оттягивались  до упаду - наверстывали пропущенные дни. Самогонку брали в долг - в счет будущего заработка: “В октябре тысяч по пятнадцать привезем на брата, не меньше. Плюс еще по пять мешков сахара - рассчитаемся”. Бывало, еще не заработанные деньги и провизию братья пропивали загодя - до получения полного расчета. Случалось, приезжали с заработков без гроша в кармане - как в прошлом году. Левендей и его собутыльник Виталий с соседней улицы нанялись в “батраки” - пасти годовалых бычков в одном из колхозов Ульяновской области. Уехали приятели - и как в воду канули. Ни слуху, ни духу. Даже пошла молва, что, якобы, Левендей погиб каким-то образом, и его похоронили на местном кладбище. Такой случай уже был. Одного парня из нашей деревни, тоже пастуха, местные хулиганы избили до полусмерти, и родители привезли сына в сосновом гробу. А убийц так и не нашли.

 Нет, на сей раз все обошлось. Как-то возвращаюсь с работы, сошел с автобуса и глазам своим не верю: он, не он? “Левендей, - говорю, - никак ты? Тебя же похоронили! Я и свечку поставил в церкви за упокой твоей души!” “Нет, жив, - смеется, - дай на пиво за мое воскрешение, привезу деньги, рассчитаюсь”. Вместе с ним вернулся и Виталий. Так, авансом, в счет будущих денег, они у доверчивых односельчан назанимали на пьянку не одну сотню рублей, брали и самогоном. Но никуда они не поехали, никаких денег не привезли. Потом уж просочился слух, что пастухи запили, допустили падеж скота, и вся их зарплата пошла на покрытие расходов. Денег им дали только на обратную дорогу…

 Что-то загремело во дворе дома напротив, от неожиданности Левендей даже вздрогнул: видимо, вышедший по малой нужде Ванюш споткнулся об ведро, - и громко заматерился. Что ему не жить, этому же Ванюшу? Умерла жена, так он тотчас же нашел другую в соседней деревне, и теперь живут припеваючи. Дом у него крепкий, из толстых сосновых бревен, крыт шифером. А крыша левендеевского дома  словно худое ведро - вся в дырках. Когда начинается дождь, успевай только подставлять посуду. Только посуды-то у Левендея - всего одно заржавленное ведро для воды и помятая кастрюля для варки картофеля в мундире.

 Беда за бедой преследуют Левендея ежегодно, ежечасно: столбы ворот и забора сгнили полностью, и в прошлом году многометровый забор вместе с воротами рухнул на стоящее рядом дерево. Так до сих пор и висит он на многострадальной липе. Понимает Левендей, как тяжело дереву, но ничего сделать не может: где достать дубовые столбы, чтобы врыть их на место сгнивших и установить забор с воротами на прежнее место? С лесником можно было бы договориться, но без денег он и разговаривать не станет. Не далее, как позавчера, крыльцо развалилось. Он так любил сидеть и отдыхать там, предаваться горьким размышлениям. Вот и стой теперь на улице, даже присесть негде.

Но не унывает Левендей, карабкается изо всех сил наперекор трудностям к вершине своей судьбы и мечтает дожить до пенсии, не так долго и осталось ему до заветной даты - всего четыре года. В мечтах он представляет, как вручит ему почтальон хрустящие бумажки, как он пересчитает их дрожащими от волнения руками и разделит на несколько частей: это - на обмывку первой пенсии, это на завтрашнее утро - на опохмелку, а это - на макароны и сигареты “Прима”. Левендей никак понять не может, почему же даже в мечтах у него деньги не делятся поровну: на выпивку и на опохмелку уходит большая часть, а на еду остается самая малость. И так он пробовал делить не полученные еще деньги, и эдак - нет, почти все деньги уходят на самогон.

Когда Валерий навсегда покинул отчий дом, получив вечную прописку на погосте, к Левендею прибилась Ктерне, бездомная старушка из соседней деревни, годящаяся ему в бабушки. Нет, не прогнал ее Левендей, разве можно выпустить из рук такую добычу? День выдачи пенсии для обоих был настоящим праздником. Он несколько раз выходил за околицу посмотреть: не идет ли почтальонка, может, она пройдет мимо или забудет выдать желанные хрустящие бумажки? А потом уж, получив от бабки заветную сотенную, Левендей бегом отправлялся в магазин за поллитровкой… Но с половины дороги возвращался обратно: бутылки не хватит, нужно взять с запасом. Выпрашивал у бабки еще одну сотенную.

Когда опьяневшая женщина засыпала, он осторожно укладывал ее на свою кровать, отыскивал в потайном кармане ее белья припрятанные остатки пенсии и шел в магазин за следующей порцией водки…  Так продолжалось несколько лет. Но в прошлом году Ктерне неожиданно скончалась в доме одинокого бобыля Ягура - ходила к нему в гости. Люди поговаривали, что виной всему - денатурат. Эта неожиданная смерть бабки явилась для Левендея полной неожиданностью: кончилась халявная жизнь, теперь и рассчитывать было не на кого.

Была же и другая жизнь у Левендея, была.… Теперь она кажется ему далеким, сказочным сном. В молодости всерьёз интересовался спортом, имел даже разряд по боксу. Сельским пацанам на лугу за околицей передавал простейшие приёмы этого серьёзного вида спорта, учил их защищаться от хулиганов. Дети охотно шли к нему на уроки.

 Подошло время – женился. Была семья, любимая жена, вместе растили сына. Оставшись после срочной службы на сверхсрочную и получив звание прапорщика, он заведовал офицерской столовой. Не служба была, а малина…

Но как изменчива жизнь! И в ее неожиданных загогулинах бываем виновны мы сами - вершители своей судьбы. Послали Левендея в командировку за продуктами в Ульяновск - штатный экспедитор был в отпуске, а заменить его было некем. Загрузился он невиданными в советское время деликатесами: копченой и сырокопченой колбасой, разного сорта ветчиной, водкой “Посольская”, коньяком и другими недоступными для рядового советского человека продуктами и напитками. На обратном пути заехал в родную деревню к одиноко проживавшему брату Валерию. Ясное дело, за встречу выпили - открыли бутылку дорогого коньяка и закусили сырокопченой колбасой. Это было только начало. В тот год я отпуск проводил в деревне и видел, как у фургона всю ночь толпились люди. Раздобрившийся после выпитого, Левендей угощал всех подряд: и знакомых, и родственников, и друзей, и просто прохожих. Несколько лет не видел после этого Левендея. Говорили, что отбывает наказание за растрату, видимо, это была правда. Семья у него распалась, со сверхсрочной службой тоже было покончено…

Вот и горизонт заалел, хлопнула дверь во дворе Ванюша, загремела подойником его жена Ульха - пошла доить буренку. “Еще одна ночь прошла, так незаметно и жизнь проходит, - горько подумал Левендей. - Вернуться бы в детство. Совершенно по-другому обустроил бы жизнь… Не повторял бы сделанных ошибок… Была ли она у меня, настоящая, полноценная жизнь, или была только ее видимость?”

В. ЛАПИН.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

К сожалению, герой моих заметок так и не дожил до пенсии. Он замерз в своем нетопленном доме в новогоднюю ночь – 31 декабря 2009 года.